Полковник советской разведки - Страница 85

– Кто там? – спросила она совершенно спокойно, не оставляя своего занятия.

– Тайная государственная полиция, – ответили ей с сильным немецким акцентом. – Откройте немедленно!

– Сейчас. Я только надену халат.

Она выплеснула остатки спирта в огонь, быстрым, четко отработанным движением руки извлекла из тайника за каминной трубой пистолет и, сжимая оружие в обеих ладонях, как учил инструктор динамовского тира, стала стрелять. Услышав грязную ругань, вопль и звук, какой производит мешок с мукой, свалившийся с воза, удовлетворенно улыбнулась. Один готов. Отсчитала семь выстрелов и опустила ствол. Последняя пуля себе. Автоматные очереди прошили дверь. Полетели щепки, зазвенели осколки люстры и оконных стекол. Солдаты крушили дверные доски прикладами. У нее оставалось несколько секунд. Мари прижала дуло к виску, зажмурила глаза, прошептала: «Прости, мамочка!» и нажала на спуск…

Носком сапога Геллерт повернул голову девушки так, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. «Дура, – подумал он, – имея такую мордашку, можно было найти себе более достойное применение». Геллерт толкнул дверь в смежную комнату и сразу увидел на столе рацию с наушниками, однако радости по поводу ликвидации шпионского гнезда не испытал.

– Обыщите квартиру, – приказал он. – Все документы, блокноты, записные книжки, просто книги – сюда, на стол!

– Яволь, герр хауптштурмфюрер! – рявкнул за его спиной кто-то из унтер-офицеров.

Через полчаса солдаты выложили перед ним телефонный справочник, географический атлас стран Бенилюкса и новенькую Библию – все на французском языке. Больше ничего достойного внимания обнаружено не было. Впрочем, Геллерт почти сразу понял, что девчонка перед своей гибелью уничтожила главную улику – книгу, по которой шифровала разведдонесения для передачи их в эфир, а кому направлялись ее радиограммы, знал один черт. От книги остались кучка пепла да еще сильно обуглившийся кусочек обложки размером три на два сантиметра. Считай, что ничего не осталось.

– Уберите труп, замойте кровь и приведите сюда консьержку, – велел Геллерт.

Консьержка оказалась глуповатой особой неопределенного возраста, насмерть перепуганной произошедшим. Стоило большого труда разговорить ее. Геллерт угостил женщину кофе с коньяком и шоколадом – все это нашлось на кухне разгромленной квартиры, рассказал пару скабрезных анекдотов, вытряхнул на стол из бумажника фотографии своей супруги и малолетних дочурок, а также купюру достоинством в 50 рейхсмарок. Фотографии водворил на место, а деньги оставил. Тут бабу и понесло.

– Господин офицер, – полушепотом рассказывала она, перейдя на доверительный тон, – мадемуазель Мишлен была славной девушкой, но ее мучили разные болезни…

– Что за болезни?

– Страшные головные боли, бессонница, галлюцинации. Я боялась за девчонку. Она была на грани умопомешательства. Мне стало жаль ее. «Мари, – сказала я, – тебе нужен мужчина. Пойди на улицу, возьми себе мужчину. Пусть он поживет у тебя пару недель, и все твои болячки как рукой снимет. Пойми, это зов природы. От него не убежишь». Она засмущалась, залилась краской, но потом решилась, тряхнула своими шикарными кудрями и выпалила: «Я не имею права сходить с ума!» На другой день она привела к себе дезертира, солдата нашей разбитой армии. Я закрыла на это глаза.

– Когда мадемуазель Мишлен сняла эту квартиру?

– Полтора года назад.

Геллерт кивнул. Именно полтора года назад заработал брюссельский передатчик.

– А где она служила?

– Нигде. Отец оставил ей небольшое состояние. Она жила на ренту.

– Как долго оставался у нее этот парень?

– Недели три. Она хорошо кормила его. Ему тут нравилось. И Мари посвежела, похорошела, улыбаться стала. У нее были такие милые ямочки на щеках! Но вчера парень вышел погулять и не пришел. Будто сквозь землю провалился.

Геллерт жестом остановил ее, поскольку дальнейшая судьба парня была ему хорошо известна. Его задержал немецкий патруль. В гестапо он, чтобы выслужиться перед немцами, заложил Мари. Рассказал, что эта странная девица кого-то или что-то прячет в своей квартире. Во всяком случае, одна из комнат у нее всегда на замке. Кроме того, он видел однажды, как она выбросила в мусорное ведро перегоревшую радиолампу, хотя приемника в квартире нет. Сам он связист, и это показалось ему подозрительным.

– Кто дал дезертиру гражданское платье?

– Простите, Бога ради, господин офицер, это были вещи моего покойного мужа. Но кто мог подумать!..

– Хватит! Госпожа…

– Готье.

– Отныне и до скончания века, госпожа Готье, вы будете работать на гестапо.

– Конечно, конечно, господин офицер. Я буду рада служить вам!

– А теперь скажите, какие книги читала Мари Мишлен?

– Она читала утренние газеты.

– Кто был ее исповедником?

– Не знаю. Она посещала какой-то католический храм. Недавно купила Библию. Вот эту.

– Вспомните, госпожа Готье! Может быть, была еще какая-нибудь книга?

– Я частенько заходила к ней поболтать. Но никаких книг… Впрочем, только один раз… Она вышла ко мне из комнаты с книгой в руках. Это была очень старая книга в сафьяновом переплете. Ей, наверное, было лет сто, этой книге. И форма у нее была странная, удлиненная.

– Вы не успели прочесть название?

– Нет. Я и не смогла бы. Это был не французский язык.

– А рисунок на обложке?

– Рисунок был: силуэт человека с большой собакой. Черный мужчина и черная собака.

– Какой породы?!

– Я в этом не разбираюсь, господин офицер. Большая собака.

– Как был одет мужчина?