– С удовольствием!
– Ну и ладушки. Заодно посмотришь, нет ли за ним «хвоста».
После обеда мы поехали к месту встречи на «Опеле» Виктора. Машину припарковали в полукилометре от заветной калитки. В парк вошли порознь. Виктор направился к скамейке, помеченной на схеме крестиком, а я занял удобную позицию метрах в ста от него, намереваясь вести контрнаблюдение. Парк был почти пустынен. Он расположен в отдалении от многолюдных городских кварталов, и народа здесь всегда немного.
Сначала все шло по плану. В 13.55 из боковой аллеи появился пожилой мужчина с портфелем, осмотрелся и прямиком двинулся к Виктору, сидящему на скамейке. Мужчина сильно припадал на левую ногу. Поравнявшись с Виктором, он остановился и что-то сказал. Очевидно, попросил разрешения сесть рядом. Так принято в Германии. Сел. «Хвоста» за ним не было. Дальнейшее его поведение показалось мне странным и совершенно нелогичным. Не просидев на скамье и пяти минут, он вдруг вскочил и бросился прочь от Виктора, постоянно оглядываясь и все убыстряя шаг. Если бы не больная нога, он перешел бы на бег. Выглядел он в эти мгновения смешным, жалким и до смерти перепуганным.
Уже в машине я спросил приятеля, что же собственно случилось.
– Сам ничего не понимаю, – ответил Виктор. – Когда я сказал пароль в первый раз, он посмотрел на меня как на идиота. Когда я повторил пароль, он очень вежливо попросил оставить его в покое. Что было после третьего раза, ты сам видел.
– Знаешь, попытался успокоить я Виктора, – агентура не любит незнакомых оперативных сотрудников. Некоторые вообще отказываются от встреч по паролям.
– Черт с ним! – сказал Виктор. – Пускай шеф сам разбирается с этим делом, когда приедет.
Он ругнулся и пригласил меня в гаштет на кружку пива…
Прошли годы. Я осел в Москве. Виктор стал начальником разведотдела в штабе одного из приграничных округов. Мы потеряли друг друга из вида и перестали встречаться. Но однажды он все-таки разыскал меня в столице, будучи командированным на пару суток в генштаб. Я пригласил его к себе. За ужином мне почему-то вспомнился случай с хромым агентом.
– Между прочим, – сказал Виктор, – та встреча планировалась в другом городе. Это был Бернбург. Он тоже стоит на Заале, там есть замок, парк и скамейка у калитки.
Мы дружно расхохотались.
И чего только не случается в оперативной работе!
Нигде Сергей не видел столько нищих, как в Париже. Самые живописные из них – клошары, обитающие под мостами через Сену. Постелью им служат газеты. Газетой же клошар прикрывает лицо, когда спит. Каждый клошар втихомолку мечтает об очень большой газете, которую можно было бы использовать в качестве одеяла, но, к сожалению, такой газеты пока никто не издает.
Лиловый смог уже рассеялся, и утреннее солнце заиграло на колокольне, башнях, крыше и нарядных контрфорсах Нотр-Дама, когда Сергей вышел на набережную Монтебло. Последние бродяги выползали из-под мостов и исчезали в утробе гигантского города. Глядя им вслед, Сергей вспомнил о том, что в годы войны гестапо переловило всех засланных в Париж агентов хваленого СICa [15] , кроме одного – того, что «косил» под клошара.
Он провел ночь с женщиной, к которой испытывал физическое отвращение, поэтому на душе у него было грязно и паскудно. Душу можно было выстирать в кальвадосе, а алкоголь заесть куском жареной ягнятины, уложенным между двумя ломтями хлеба. Рядом, в Латинском квартале, дешевая арабская кухня была в чести. Однако ни напиваться, ни наедаться не хотелось. Наступила полная опустошенность – признак накатывающейся депрессии. Сергей зашел в бистро и выпил одну за другой две чашки черного кофе. Мозги будто сквозняком продуло. Пришло просветление. В конце концов, сегодня у меня выходной, подумал он, и я могу не ходить на улицу Гренель, а Калюжному все завтра доложу. Он без видимой цели побрел по набережной вдоль реки и шел так, пока не наткнулся на старика с детской коляской, в которой стоял древний музыкальный агрегат – шарманка. Старик поставил коляску в тени могучего платана, положил на тротуар ветхую шляпу и приналег на ручку музыкального ящика. Сергей трижды прослушал весь небогатый репертуар шарманки, состоявший из нескольких забытых шлягеров, швырнул в шляпу старика всю мелочь, какая была в карманах и, не дожидаясь благодарности, направился на противоположную сторону набережной, где у стен домов вытянулись, покуда видит глаз, книжные ларьки и развалы. Он не собирался ничего покупать там, ему просто нравилось перелистывать старые книги, а кроме того, он внезапно ощутил острую потребность полностью вытравить из сознания нечистую одурь минувшей ночи. Сергей взял с лотка томик Аполлинера, открыл его наугад и прочел первые попавшие на глаза строки:
Бреду сам не зная куда
Со старою книгой над Сеной
А боль как речная вода
С ее бесконечною сменой
И дни мои словно года [16] .
Он полистал книжку и прочел еще одну строфу:
Под мостом Мирабо
Тихо катится Сена
И уносит любовь,
Лишь одно неизменно:
Вслед за горем веселье
Идет непременно [17] .
Сергей улыбнулся, поднял голову и вдруг увидел девушку, которую уже не раз замечал прежде у книжных развалов на набережной. Девчонка работала под Бардо: узкие джинсы, белая блузка и полный беспорядок в светлых выгоревших волосах. У нее была прелестная мордашка, явно не французского происхождения. Если бы ей приладить русую косу и одеть ее в ситцевое платьишко, подумал Сергей, то она сошла бы за миленькую русскую простушку из какой-нибудь Кинешмы. Отчего ему захотелось заговорить с ней? Вовсе не оттого, что она стояла рядом, так близко, что он уловил запах ее волос. В руках девушка держала «Вешние воды» Тургенева на русском языке. Именно это и побудило его спросить, не изучает ли мадемуазель славистику в Сорбонне. Она спокойно и с достоинством объяснила, что готовится стать гидом и дли этого совершенствует языковые знания на специальных курсах при университете. Немецким языком владеет с детства, так как родом из Эльзаса, английский выучила в колледже, а вот русский приходится зубрить на склоне лет. Тут она засмеялась, а Сергей уже по-русски заметил, что мог бы оказать ей помощь в изучении своего родного языка.